Введение нового УК РСФСР дало толчок широкой кампании борьбы с самогонщиками. Начиная с января 1923 года организовывались специальные двухнедельники. Проводя эту кампанию, работники некоторых волисполкомов использовали подписку, которую брали у председателей сельсоветов. В этих документах их авторы подписывались в том, что если они допустят выгонку самогонки на своей территории или станут укрывать ее участников, то сами будут преданы суду. Практиковаться стали и штрафы, налагаемые властями за самогоноварение на целые села. В двухнедельник, повторенный в феврале того же года, в целом по губернии было изъято 540 самогонных аппаратов, а к ответственности привлечен 1041 самогонщик. Объявленный с 1 апреля 1923 года ударный месячник оказался более результативным, чем предшествовавшие кампании, так как крестьяне, готовясь к празднованию Пасхи, усиленно гнали самогонку. В целом по губернии с января по октябрь 1923 года было произведено 3622 обыска: изъяли у населения 1691 самогонный аппарат, уничтожили 1103 ведра суррогата. В суд было направлено 3012 дел, кроме того, 460 дел получили разрешение в административном порядке.

20 декабря 1923 года постановлением губисполкома был объявлен еще один месячник по борьбе с пьянством и самогоноварением. На 20 января 1924 года милиция провела 1470 обысков, отобрала 1153 аппарата, 680 ведер самогона и возбудила 1180 дел. Но эта кампания проходила в условиях гласности: самогонщики, осведомленные о предстоящем месячнике, вовремя свернули свое занятие и укрыли аппараты. Новый месячник, проводившийся в марте 1924 года в Минусинском уезде, дал положительные результаты, но не искоренил самогоноварение. Живучесть промысла была обусловлена избытком хлеба на рынке, заменой натурального налога денежным и длительностью рассмотрения дел в суде. Продолжавшаяся борьба с самогоноварением в апреле — июне того же года характеризовалась по губернии следующими данными: в это время было произведено 1817 обысков, изъято 762 аппарата, 1552 ведра самогона, к ответственности привлечены 2108 человек. Подобные меры принимались властью и в дальнейшем: за январь — март 1925 года милиция провела 2902 обыска, изъяла у населения 1097 аппаратов и 17,2 тысячи литров суррогата.

К этому времени большинство участников антисамогонной борьбы уже убедились в ее бесперспективности. Судя по официальным документам, крестьяне еще с 1923 года говорили о том, что самогоноварение закончится только с возобновлением продажи водки. Признаки охлаждения к этой борьбе появились у милиционеров. В то же время милиция, озлобившись на неуемных самогонщиков и выявляя их, переходила грань дозволенного. По-прежнему сложным оставалось отношение к потреблению алкоголя у местных властей. Громом аплодисментов на VI губернском съезде Советов (апрель 1925 года) было встречено заявление делегата Т.М. Суренкова: “Я тоже пью, но кто видел меня пьяным?” При обеспокоенности, прозвучавшей в его выступлении (“Мы все сопьемся и пропьем советскую власть”), выступление не намечало конкретных мер и перспектив. “Даже если в каждый двор посадить по милиционеру, — утверждал оратор, — все равно ничего не получим”. В ответ председатель губисполкома П.И. Шиханов нашелся лишь в раздражении сказать, что “будем намечать дворы к высылке в Туруханский край”.

Не трожь “святое”

Крестьянство все сильнее выражало свое недовольство антисамогонными действиями властей. В конце 1924 года повальные обыски и облавы на самогонщиков в селе Знаменское Минусинского уезда милиционерами и сельисполнителями едва не закончились кровавым побоищем. Одного из участников облавы крестьяне избили, а вслед удалявшемуся из деревни отряду кричали: “Красноголовики! Колчаковцы!” Но случалось, что на представителей власти нападали, а порой и убивали. В 1923 году в деревне Бражная Канского уезда жители убили милиционера, составлявшего протокол на обнаруженную им самогонку, а за ее изъятие в селе Нахвальское Красноярского уезда — председателя волисполкома и коммуниста Черняева. Также при оформлении документа на конфискацию домашнего вина в селе Межово Енисейского уезда 16 ноября того же года пьяной компанией из дробового ружья был ранен начальник 1-го района уездной милиции Ф.С. Лукашевский. 19 февраля 1919 года в деревне Кыжелак Красноярского уезда при изъятии самогона был тяжело ранен старший волостной милиционер П.Я. Бакулин и избит Ф.М. Широких. По доносу сексота начальник 6-го района Красноярской милиции Я.Я. Гигуль обнаружил самогонный завод, принадлежавший уярским хуторянам. При этом осведомитель, оказавшийся предателем, ранил милиционера, который затем скончался в больнице. 8 апреля 1925 года прибывший в деревню Троицкая Красноярского уезда начальник 9-го района уездной милиции Ф.Ф. Садретдинов с сельисполнителями, застав крестьян на выгонке, изъял аппарат, четыре ведра самогонки и 80 — браги. Тогда самогонщики, возглавляемые семьей Дорошенко, решились на провокацию. Пригрозив убийством, они заставили заезжего крестьянина оговорить начальника милиции в продаже ему изъятого у самогонщиков спиртного. Самогонщики, разоружив и связав сельисполнителей, начали избивать Садретдинова, которому при отнятии оружия выстрелом обожгло лицо. Но при вмешательстве других жителей они не решились на самосуд и доставили задержанных в сельсовет соседней деревни Аешка. Здесь они сами подверглись аресту. Судебные органы приговорили самогонщиков к пяти годам заключения и трем годам поражения в правах.

С целью сбить волну самогоноварения в деревне и усилить поступления в бюджет государство 5 октября 1925 года решилось на ввод казенной винной монополии. Исключительное право на приготовление и продажу 40-градусной водки получил Центроспирт, который выбросил ее на рынок по цене один рубль за бутылку. Енисейские крестьяне встретили выпуск водки в основном благожелательно. Но усилившееся потребление алкоголя заставило Центроспирт повысить стоимость водки почти в полтора раза. Недовольная этим деревня, население которой считало, что самогон намного дешевле водки, а крепостью ей не уступает, уменьшила объемы покупаемой водки. Государство было вынуждено с лета 1926 года вновь снижать цены на водку.

Из-за этих манипуляций с ценами самогоноварение в деревне вновь возросло до прежнего уровня. Соответственно продолжалась борьба с ним. В 1925 году в селах Красноярского округа милиция произвела 2458 обысков, изъяла 912 самогонных аппаратов. Поиски самогона переходили на деревенскую периферию, в таежную глушь, где у крестьян все еще имелись крупные винокуренные заводы. В 25 верстах от Канска милиционеры обнаружили самогонный завод, где находились емкости с двумя тысячами литров браги. Было уничтожено 25 ведер самогона и привлечены к уголовной ответственности десять человек. 22 мая 1926 года на участке Рудяной Тасеевского района участковый милиционер нашел “очаг самогонный” — завод с 500 ведрами браги в 22 кадках.

По-прежнему борьба властей с самогоноварением сопровождалась сопротивлением крестьян и кровавыми эксцессами. Летом 1925 года в деревне Сосновка Манского района комсомолец за выявление самогонщиков зарезал другого комсомольца. 21 мая 1926 года в селе Шилинское возникла перестрелка между самогонщиком и работником сельсовета, которая закончилась ранением и смертью последнего. После обнаружения самогонного завода на участке Рудяной в сельсовет явился его житель Юрин, находившийся под следствием за попытку покушения на жизнь председателя сельсовета, и нанес милиционеру побои. В дальнейшем группа крестьян освободила задержанного Юрина и пыталась обезоружить милиционера.

На этом “фронте”, как считают историки, власть окончательно сдалась в 1927 году, когда частное винокурение впервые за послереволюционную эпоху было фактически легализовано. Приготовление самогона для собственного потребления в УК РСФСР было переведено из уголовных преступлений в разряд нарушений административных правил. С января 1927 года вступил в силу новый УК РСФСР, не предусматривающий каких-либо наказаний за деяния, связанные с самогоноварением.

Однако уже с марта 1927 года государство начало ограничивать продажу спиртных напитков малолетним, лицам в нетрезвом состоянии, запрещать распитие их в общественных местах. Согласно постановлению Совета труда и обороны СССР (от 26 августа 1927 года) и циркуляру НКВД “Об устранении препятствий в открытии лавок Центроспирта” (от 22 ноября 1927 года) были приняты меры к расширению продажи казенной водки. Между тем, вопреки утвержденным новым правовым нормам, самогоноварение и соответственно борьба с ним в Красноярском, Канском, Ачинском, Минусинском и Хакасском округах не прекращались и в 1927 году: до середины этого года милицией по данной статье было возбуждено 1927 дел.

Лишь 2 января 1928 года ВЦИК и СНК РСФСР приняли постановление “О мерах усиления борьбы с самогоноварением”, где приготовление, хранение, сбыт самогона вновь запрещались, и за эти нарушения предусматривались административные наказания в виде штрафа до ста рублей или же принудительных работ на срок до одного месяца. Во исполнение этого постановления милиция начала новую ударную кампанию против самогонщиков. На 22 января 1928 года только у крестьян Минусинского округа было отобрано 478 самогонных аппаратов, 40,5 тысячи литров браги, 2984 литра самогона, к судебной ответственности привлечены 120, а в административном порядке еще 32 самогонщика. На этот раз антисамогонные акции проходили при поддержке определенной части деревенского населения, особенно женщин. К февралю того же года сельсовет Минусинского округа изъял только 38 аппаратов, тогда как 204 было сдано самими крестьянами. В то же время милиция за выгонку самогонки оштрафовала 406, отправила на принудительные работы 37 и привлекла к судебной ответственности еще 39 человек.

Новая вспышка потребления алкоголя в енисейской деревне имела место во время “великого перелома”. В 1930 году среди крестьянства отмечалось “небывалое” групповое пьянство, длившееся целыми неделями. Жители села Сабинское Бейского района Минусинского округа в 1929/1930 хлебозаготовительном году заплатили девять тысяч рублей налогов, а в течение месяца из винной лавки закупили водки на сумму в 8,5 тысячи рублей. Крестьяне деревни Лукьяновка, где насчитывалось 135 хозяйств, за один день выпили 13 ведер водки. Лица, объявленные “кулаками”, часто решали так: “Продам все, что у меня есть, пропью, а затем пойду в тюрьму”.

* * *

Потребление спиртного занимало немалое место в жизни енисейских крестьян и во многом определяло культурный облик послереволюционной деревни. Но в переломную эпоху спектр побудительных мотивов пьянства значительно расширился, масштабы возросли, а его последствия стали более значимыми. Во время вооруженной борьбы с колчаковским режимом алкоголь стал впечатляющей подпиткой “революционного энтузиазма” крестьян, порой оказывал решающее влияние на ход дальнейших военных действий повстанцев, а также на их поведение в быту. Начиная с военного коммунизма и завершая коллективизацией, енисейская деревня на все социально-политические события реагировала новыми запоями, усиливавшими хаос в ее жизни и отношениях с внешним миром. Деградация и пьянство являлись своеобразной формой протеста крестьян против новых устоев жизни, принесенных в деревню коммунистами. Пример подобного поведения показывали представители власти, независимо от ее окраски, пившие и потворствовавшие распространению этого социального зла среди крестьянства. И колчаковский, и коммунистический режимы, пытаясь пополнить свои бюджеты “пьяными” деньгами и проводя непоследовательную антиалкогольную политику, тем самым спаивали и разлагали население.

Енисейское крестьянство в постреволюционную эпоху предпочитало потреблять самогон, производство которого имело для него еще и важное экономическое значение. В это время объемы самогоноварения в деревне стали весьма значительными, пьянство же крестьян приобрело форму социального бедствия. Принявшая широкий размах борьба советской власти с крестьянством на почве самогоноварения вызывала не только недовольство, но и доходила до острых конфликтных ситуаций. Попытки и колчаковской, и советской властей искоренить самогоноварение в енисейской деревне, натолкнувшись на сопротивление крестьян, оказались безуспешными. К 1930-м годам проблема пьянства не только не была разрешена, но с переходом к коллективизации еще более усугубилась.

Александр ШЕКШЕЕВ,

кандидат исторических наук

Абакан